- RASMUS DHANI TÄGTGREN -
[расмус дани тэгтгрен]
jonathan tucker
тебе не страшно потому, что тебя еще не пугали.
Дата рождения и возраст: | Занятость: |
___________________________________________________________
[indent] Связи: Курт Тэгтгрен (Блэк) — (бывший) ученик и непроходящая головная боль; Ллайл и Джинкс — бытовые клички демонов: один охраняет дом, другой постоянно сопровождает хозяина, при необходимости прикидываясь то птичкой, то рыбкой, то еще какой ветошью.
Биография:
[indent] Все ему, блядь, не нравится.
[indent] Расмус не так себя ведет, не так говорит, не так жрет, неправильно, мать его, дышит: Тэгтгрен-старший избирается в Риксдаг и, очевидно, на почве этого слегка сдвигается кукушкой.
Или нет: сравнивать, ввиду возраста, не с чем — может, он всегда был такой отбитый. Расмус держит вилку, спину и планку, отчаянно пытаясь соответствовать, и нихренашеньки у него не получается, ни в пять лет, ни в пятнадцать. Мать глядит на него с любовью, утешает и поддерживает, но вот незадача: Расмусу с самого детства нужно только то,
чего
[indent] у него
[indent] [indent] нет.
[indent] Патологическое неумение ценить уже имеющееся идет рука об руку с моментальной потерей интереса к тому, чего удается добиться. Расмус носится вокруг огромного, занимающего гостиную чуть ли не целиком, макета парка развлечений с железной дорогой: несколько месяцев собирает, клеит, подгоняет детали, игнорируя сон, еду (и даже отцовское одобрение), а как только заканчивает — словно забывает о его существовании; единожды окидывает взглядом результат и больше ни разу к нему не подходит.
То же самое происходит, когда он выпускается из уппсальского университета: Йозеф впервые что-то говорит о своей гордости за сына, во всех красках расписывает его большое будущее и предлагает — по сути, скорее командует, — задуматься над политической карьерой. Расмус сдержанно улыбается в ответ и сообщает, что частная адвокатская контора интересует его больше, спасибо, пожалуйста, свое мнение можете завернуть в бумажку и сложить журавликом.
[indent] Неудивительно, что Юханна становится его идеей фикс. Расмусу почти тридцать, он привык, что сочетание денег, связей, своеобразной харизмы и недурной внешности позволяет завоевать плюс-минус что угодно — от расположения коллег до симпатий понравившейся красавицы. Впервые на своей памяти обломавшись, он чувствует себя странно, но не отступается: ни сразу, ни через год, ни через пять.
(в конце концов, у каждого человека должна быть мечта, верно?)
(или цель)
(или желанный трофей)
По крайней мере, его абсолютно непрошибаемое упрямство Юханна оценивает, когда решает познакомить со своими оккультными изысканиями. Расмус поначалу воспринимает ее слова как занятное — в самый раз для экзальтированной молодой женщины — хобби, не придавая им никакого особенного значения; потом, когда видит своими глазами, моментально записывает в список долгосрочных целей еще одну.
[indent] Ученичество не оправдывает ожиданий. Она скармливает ему знания по кусочку, без особого интереса или регулярности. Расмус почти сразу осознает, что нужен Юханне в роли не слишком самостоятельного конфидента, чья задача — понимать достаточно, чтобы восхищаться ее талантами, но ни в коем случае с ней не конкурировать.
И он, здраво взвесив шансы, восхищается.
Говорит только то, что она хочет слышать. Делает только то, что она хочет, чтобы он делал. Смотрит на нее влюбленными глазами, по щелчку ее пальцев бросает адвокатскую деятельность, позже — оставляет ради нее Стокгольм и вообще родную страну. Юханна в конце концов дает ему достаточно, чтобы разобраться с азами, и потихоньку выбалтывает все больше.
В знак благодарности Расмус убивает ее быстро.
Ну или, по крайней мере, быстрее, чем мог бы.
[indent] От ее записей в десять раз больше толку, но местами их приходится расшифровывать, и иногда у него получается не с первой попытки. Расмус узнает, что такое запах паленой человеческой плоти, латинские скороговорки на одном дыхании, серебряные цепи для подстраховки и чем колото-резаные раны отличаются от рубленых. Ллайл, подчиненный каким-то чудом, залечивает ему развороченную грудину и натянуто улыбается: «извините, был напуган». Кое-как отдышавшись и выкашляв из легких кровавую пену, Расмус улыбается тоже.
Недостаточно, блядь, напуган.
[indent] В Штатах, где он обосновывается ближе к двадцатым, удается обзавестись полезными знакомствами и узнать много нового. Знания циркулируют в замкнутом сообществе вместе с опиумом, местный Верховный придерживается более чем свободных взглядов
(— а массовая оргия точно нужна для ритуала?
— ой да ты че такой серьезный)
и порой — то есть чуть чаще, чем всегда — Расмусу кажется, что он попал на детский бал Сатаны, где всем как-то чересчур весело. На него смотрят снисходительно, как на пугливое животное, которое слишком долго держали в неволе: какой-то нервный, дерганный, и даже на дружеские посиделки таскает с собой ручного демона.
Расслабься, Тэгтгрен.
Здесь тебе не там, Тэгтгрен.
Когда приходят инквизиторы, у него нет времени даже на емкое «а я ведь говорил». Да и слушателей больше нет: новоорлеанскую общину уничтожают почти целиком, в живых остаются только Расмус, его паранойя, и несколько человек, которых не было в городе вовсе. Сделав все необходимые выводы
(«ну нахер»)
он заодно делает ноги и возвращается в Старый Свет.
[indent] Недоверие ко всему и вся с годами только прогрессирует. Расмус осторожно выходит на своих, стараясь как можно меньше светить лицом; предлагает информацию на своих условиях и потихоньку сколачивает костяк, с которым можно работать. Выбирает своей театральной сценой Эдинбург — не в последнюю очередь благодаря не самым устойчивым позициям католической церкви, а вместе с ней и Иквизиции как таковой.
(вечеринки — это классно, но вы когда-нибудь пробовали здравый смысл?)
[indent] Практика окончательно складывается к середине шестидесятых. Немногие знавшие его лично постепенно погибают от естественных причин
(быть разорванным на части посреди защитного круга — одна из самых естественных причин смерти для демонолога)
а остальных Расмус заставляет действовать анонимно и осторожно. Контролирует набор неофитов; выносит на общую повестку вопрос об обязательном обучении хотя бы одного — с целью во что бы то ни стало сохранять знания, не утрачивая их с годами, —и вводит своеобразную экзаменационную программу, пытаясь свести к минимуму количество несчастных случаев среди тех, кого явно понабрали по объявлению.
[indent] Мальчик появляется в его доме в шестьдесят восьмом. Расмус вкладывает в него ровно столько сил, чтобы результат сгодился на пару-тройку экспериментов: проверять смелые предположения, рискуя своей шкурой, как-то зазорно — у себя он один-единственный, в отличие от взаимозаменяемых детей.
За тридцать лет Мальчики (иногда и девочки, но с ними, как он быстро выясняет, проблем намного больше) сменяют друг друга примерно с десяток раз. Ни одного Расмус Незримому Собранию не представляет, предпочитая делать вид, что никаких неофитов у него нет, и вообще, кто устанавливает правила, тот их и игнорирует. Ни один не доживает даже до пятнадцати. Тэгтгрен записывает результаты своих изысканий в тетрадь, отмечает успехи и провалы, ликвидирует тела и не слишком по этому поводу заморачивается.
[indent] В две тысячи первом все идет по пизде, но Расмус об этом пока еще не знает.
Неладное чует Джинкс, утягивая его к заброшенному зданию фабрики, откуда — на радость компании искателей приключений — почему-то исчезает вся охрана. К моменту его появления от группки малолетних идиотов, нарвавшихся на какое-то невыразимое дерьмо, остаются преимущественно воспоминания; Расмус отправляет Джинкс разбираться, а сам задумчиво разглядывает единственного выжившего.
Мальчику достается запертая на замок комната без окна, коллекция книг и вторая сони плэйстейшн: Тэгтгрен, конечно, мудак и детоубийца, но не конченный садист.
[indent] За первый год он демонстрирует не только ПТСР, но и определенные академические успехи.
Охуеть какие академические успехи.
Расмус дергает бровью, когда мальчик не только тупо запоминает последовательность линий, но и разгадывает алгоритм их построения. Расмус недоверчиво кивает, когда тот задается вопросами не по возрасту. Расмус ловит себя на том, что голубоглазая нехристь ему кое-кого слегка напоминает — пробивающимся даже через психотравму бешеным любопытством, как минимум. Это все, разумеется, к делу не относится, но иногда с мальчишкой просто оказывается приятно немного потрепаться: совершенно детское умение видеть то, чего не видят взрослые, отлично сочетается с высоким интеллектом найденыша; раз или два Расмус ловит его на идеях, которые ему самому кажутся интересными.
[indent] Дикий грохот за дверью раздается аккурат в тот момент, когда он подносит чашку ко рту. Расмус успевает представить Ад, Израиль и Апокалипсис, но рухнувший шкаф, бездыханное тело и натекшая на пол лужица крови дезориентируют его даже больше, чем мог бы конь блед и сидящий на нем Смерть. Он забывает про Ллайла и Джинкс; выдыхает, только когда понимает, что речь едва ли идет о чем-то более серьезном, чем сотрясение и разодранная бровь.
Да ну еб твою душу, Курт.
(еще раз туда полезешь — сломаю обе ноги; кстати, хлопья будешь?)
[indent] Год спустя Тэгтгрен-младший с пакетом оформленных задним числом документов отправляется в обычную школу, где рассказывает трогательную историю про домашнее обучение, а мать исчезнувшего Курта Блэка с терминальной стадией рака отправляется кормить червей на городском кладбище: не то чтобы Расмуса раздражала конкуренция, но он и без того слишком сильно рискует, выводя ученика в люди.
К счастью для всех, интерес Курта к демонологии — такой же неподдельный, как его стокгольмский синдром, хотя поначалу Расмус всерьез готовится, если что-то пойдет не так, свернуть приемышу шею, а потом уносить ноги из столицы или даже страны. Нервное напряжение не уходит еще долго: сворачивается навязчивым ожиданием глубоко внутри, но ничего в конечном счете не происходит. На его пороге не появляется ни полиция, ни случайно узнавшая племянника троюродная тетушка. Курт не кидается к учителям с воплями о помощи и спокойно превращается из довольно забавного ребенка в довольно забавного, хоть и мудаковатого, подростка.
(— пап, я эмо.
— ...надо было дать тебе сдохнуть в десять)
[indent] На кризис пубертата, пьяные выходки, перманентный бунт и «че ты мне сделаешь ты меня вообще спиздил» Расмус смотрит весьма снисходительно: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы перестало стричь челку. В год его восемнадцатилетия — представляет Незримому Собранию и предоставляет полную свободу действия, но продолжает обучать еще почти пять лет: вопреки даже собственным ожиданиям, практически ничего не утаивая.
Ну, только если чуть-чуть: чертову тетрадь с пометками Курт отыскивает в его архивах самостоятельно, и Расмус с огромным трудом меняет тему, когда крошка-сын приходит с вопросом, как подселить себе в башку соседа.
Лучше бы остался эмо.
[indent] Страсть к коллекционированию знаний никуда не исчезает. Они регулярно покидают Эдинбург — то в поисках существовавших, но утраченных книг, то по случайной наводке на легендарную, казалось бы, вещицу-артефакт. Расмус искренне надеется, что к своим идеям Курт никогда больше не вернется, но вместо этого у него, кажется, появляются новые. Насмотревшись на крошечные страны третьего мира, где демонологию не преследуют по закону, тот с привычной непробиваемой непосредственностью спрашивает, какого хрена не последовать хорошему примеру.
Расмус вспоминает Америку, и легкомыслие ученика костью встает в горле.
Они спорят до хрипоты раз, и два, и три, пока тот не умолкает, явно оставшись при своем.
[indent] Поздней осенью две тысячи девятнадцатого Курт настаивает на встрече и как-то неестественно улыбается. Расмус щурится, замечая залегшие под его глазами тени, заострившиеся черты и проскользнувшую на мгновение болезненную гримасу; думает, что с ним наверняка что-то не так; ожидает услышать короткий рассказ о проблемах и, может быть, просьбу помочь.
Вместо этого Курт спокойно рассказывает, что сделал то, о чем он сам лишь позволял себе думать.
Нашел способ не просто подчинить сущность — поглотить ее целиком.
[indent] Расмус шлет его ко всем чертям (в прямом смысле и в переносном), но не может скрыть ни растерянность, ни страх. Какая-то крошечная его часть кричит от восторга — то есть это все-таки возможно; все это время было возможно, и... — а весь остальной Тэгтгрен, преимущественно, в ужасе, который, когда Курт открыто выступает против него на Незримом Собрании, обращается в ярость.
Может быть, так себя чувствовала Юханна, годами верившая в его абсолютную лояльность.
(перед смертью — едко подсказывает противный внутренний голос)
(что, все еще хочется проводить параллели дальше?)
[indent] Курт вцепляется в свои революционные идеи мертвой бульдожьей хваткой: зарабатывает одобрение новых сторонников, привлекает их кажущейся прелестью возможного светлого будущего.
Расмус видит, как из-под ног уходит почва, но по-прежнему не собирается ни перед кем склонять голову. Даже перед своим учеником.
Особенно перед ним.
[indent] Что-то пошло не так: и ведь даже не поспоришь.
___________________________________________________________
Предпочтения в игре: игровые предпочтения см. в анкете Линхарта; персонажа можно (нужно) трогать, если есть подозрение, что он понадобится в сюжете, или желание его туда вплести.
Судьба персонажа: ну опять-таки.
